Содержание >> Применение акта амнистии к убийце >

22. Из разговоров с сыном

Заканчивался 1999 год. Сыну уже исполнилось восемнадцать. Он, еще не закончив учиться в Московской банковской школе, пошел работать в редакцию журнала «Бухгалтерия и банки» - по его выражению - «крутить хвосты компьютерам». Заработанные за два месяца небольшие деньги он потратил на покупку оружия – купил многозарядный карабин «Сайга» калибра 410. Я не возражал: наверное, каждый мальчишка мечтает об оружии. Это так же естественно, как лак для ногтей у двенадцатилетней девочки. Через Интернет сын познакомился с ребятами из клуба «Сайга» и стал часто ездить с ними на стрельбище в Мытищи.
К концу 1999 года я, как читатель уже смог догадаться, хочешь – не хочешь, а стал подозревать, что и третий мой адвокат - Муратов А.И. делает что-то не так. И высказал как-то раз свои сомнения сыну. «Папа, - ответил мне мой восемнадцатилетний сын, - ты не думал о том, что этот вопрос нужно решать иначе?».
«Ну вот, дожили! – подумалось мне. – Вот и осела эта телевизорная муть на мозги моего уже ставшего взрослым ребенка. А чего ты хотел, Николай Михайлович? Какое решение должно созревать у него в голове, когда он часами молча лежит, уткнувшись лицом в диван? Откуда нам знать, как у ребенка болит и отмирает ежеминутная потребность в материнской ласке, ежеминутная уверенность в своей защищенности в этом мире, какую дает ласковая мать?». Что я мог ответить сыну? Выбор у меня был небольшой. Выбора даже не было. Я ответил, как считал и считаю единственно правильным: «Как ты считаешь, кто больше заслуживает наказания: убийца нашей мамы, или адвокат Гоцев, или прокурор Шалаев, или следователи Давыдов, Бородкин и Виноградов, или адвокат Волков, или судебный заседатель Найденов, или судья Лебедев? У меня получается большой список, сын. И что делать с ними со всеми?». «В любом списке должен быть первый», - ответил мне мой восемнадцатилетний сын.
Но если бы так думали только молоденькие мальчишки. В 1997 году у меня дома собирались все наши ниидаровские из отдела Бориса Николаевича Анохина с ним во главе. В последний раз это было лет пятнадцать назад. Тогда Наталья с интересом принимала незнакомых гостей, была радушной хозяйкой. А сейчас, после того как все немного выпили, закусили, и начали, как и положено, общаться между собой, я вышел на кухню с Анохиным Борисом Николаевичем и Казаковым Константином Петровичем – моими бывшими начальниками. Они попросили рассказать, что случилось с моей женой. Рассказывать я не стал, а дал прочитать статью в «МК». Интересна реакция двух поживших и много повидавших мужиков. Константин Петрович, внешне типичный математик-программист, специалист по системам управления, сказал следующее: «Ты, Коля, не трать сейчас понапрасну силы – этих уродов не прошибешь. Брось, заляг на дно, и пусть все забудется. А потом, когда пройдет лет пять, ты сделай то, что ты должен сделать – зло обязательно должно быть наказано». Анохин Борис Николаевич, и внешне и по характеру – русский аналог американского актера Стивена Сигала - этого вечного победителя зла, сказал то, что я от него совершенно не ожидал: «Я знаю, что удовлетворение от мести проходит ровно через двадцать минут. А потом погружаешься в дерьмо, с головой - ты ощущешь себя таким же, как они». В этот момент на кухню влетел с двумя сумками, набитыми бутылками и разной снедью, запоздавший к началу застолья Фролов Владимир Иванович, бывший в нашем отделе единственным членом КПСС, входивший в те времена в состав парткома НИИДАРа (парторганизация НИИДАРа была на правах райкома), и, единственный в то время из всех нас, очень благополучно устроившийся в этом новом капиталистическом обществе. Он вырвал газету со статьей О.Богуславской из рук Кости Казакова, смял ее, швырнул в угол и сказал: «Хватит заниматься ерундой, пошли за стол».
Я не нашелся что ответить ни Косте Казакову, ни Борису Анохину, ни нашему «новому русскому», бывшему члену парткома НИИДАР Владимиру Фролову, и ни своему сыну – ни один аргумент как-то не пришел на ум. Но я знал, что аргумент должен быть. И я его нашел. Только значительно позже. В Евангелии от Матфея (13-24): «Другую притчу предложил Он им, говоря: Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, - чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою».
Я должен был ответить сыну, что нужно дать вырасти всем плевелам. Нужно делать свое дело и ждать.
Пройдет несколько месяцев после этого нашего разговора, и мой сын, только что придя с работы, вдруг, словно маленький, радостно ворвется в мою комнату с каким-то ярким журналом в руках: «Папа, папа, смотри – моя фотография в журнале!».
Это был журнал «Оружие» номер 10 за 2001 год. На страницах 14-15 в нем был напечатан репортаж со стрельбища в Мытищах под названием «Не надо бояться человека с ружьем». Главная тема статьи – в названии. В статье – три коллективные фотографии. На одной из них – два молодых человека с карабинами «Сайга». Один из них – наш с Натальей сын.
Как быстро летит время. Казалось, совсем недавно это было: я забирал своего совсем еще маленького – два с половиной года – сына из детского сада. Был зимний вечер. Прямо с работы я зашел за ним, одел в толстое не очень удобное ватное пальтишко, перетянул ремешком, и мы вышли на улицу. Двухэтажное зданьице детского сада располагалось в Средне-Тишинском переулке возле клуба имени Серафимовича. В переулке темно, кругом снег, прохожие торопятся с работы домой. По выходе с территории детского сада нам нужно было идти в левую сторону – через темные дворы к Малой Грузинской улице. Там, дома, было тепло и уютно – наша мама суетилась на кухне, жарила картошечку с мясом, резала салатики, ждала нас. Но сын, выйдя за ворота металлической ограды детского сада, не потопал, как обычно – в левую сторону – домой, а остановился, сказал какое-то слово, и пошел направо. Я никогда не водил сына за руку. Я, остановившись, сказал ему, что нам нужно в другую сторону. Но он упорно шел вперед. Я взглянул в ту сторону и все понял: вдалеке, где Средний Тишинский переулок соединяется с Большой Грузинской улицей, на Тишинской площади светили живым, теплым, почти солнечным светом новые, очевидно - недавно установленные, уличные фонари. Сейчас в Москве других фонарей, наверное, и нет. А тогда были только мощные ртутные лампы, светящие мертвенно-белым, как в больничном морге, светом. А может быть, лампы остались те же – заменили только стеклянные колпаки. Не знаю. Я понял, что сына тянет к себе именно этот праздничный свет. Тогда я его спросил: "Ты зачем туда, сын?". "Там касиво,"- был ответ. Мне возразить было нечем. Мы шли по глубокому для него снегу, но он не жаловался. Прошли метров сто, тротуар стал чище, и перед нами открылась вся зимняя Тишинская площадь с высокими фонарями и с большим количеством снующих в разные стороны машин, светящихся яркими огнями фар и красных задних фонарей. Он на секунду остановился, и потом вдруг побежал вперед, размахивая руками. Из рукавов его ватного пальтишки болтались во все стороны варежки на резинках, детские валенки были тяжеловаты, но он бежал и негромко - для себя - бормотал: "Касиво, касиво, касиво...".
Мы пришли домой почти на час позже обычного.
И, казалось, совсем недавно я нашел в пыли на книжной полке ту самую перфокарту с беспомощными словами моего пятнадцатилетнего сына (его реакцией на убийство Влада Листьева) .
И вот теперь эта фотография уже восемнадцатилетнего сына в журнале "Оружие" с оружием в руках - наш сын бежал туда, где красиво, а прибежав, выбрал оружие.

ВОПРОС 72: Кто был прав в нашем разговоре на кухне: Константин Казаков, Борис Анохин, Владимир Фролов, иное? ГОЛОСОВАТЬ

 Вперед