Главная >> Содержание >

Эпилог

В соответствии со ст. 293 Уголовно-процессуального кодекса РФ перед удалением суда в совещательную комнату для вынесения приговора подсудимому предоставляется право последнего слова. При таких обстоятельствах, какие мы имеем в уголовном деле №15096 (г. Калязин Тверской области), последнее слово подсудимому - ни к чему. Ибо преступники, в том числе в синих прокурорских мундирах, в черных судейских мантиях, белых халатах судмедэкспертов, а также преступники - представители потерпевшего с адвокатскими удостоверениями, свое слово уже сказали. Они присоединяли зло к злу, стараясь сделать зло невидимым, как черное на черном; и эти многочисленные сливающиеся в одно преступления превращаются в черную дыру, затягивающую в себя все, что приближается к ее орбите. Известно, что черные дыры наращивают свою массу до такой степени, что из них не может вырваться даже луч света. И все происходит по реальным законам, по законам преступников, по законам тьмы. Но не до бесконечности. Не до бесконечности. Ибо обязательно будет достигнута критическая масса и будет взрыв. И будет новая звезда. И будет свет.
Но для того, чтобы это произошло, должен произойти какой-то последний толчок – должно быть сказано Слово. Свое слово сказала Наталья Гурская. Теперь свое слово должен сказать я. Потому что человек приходит в этот мир, в конце концов, только для этого – только для того, чтобы он смог услышать Слово о других – о тех, кто жил до него; чтобы человек смог сказать Слово сам – прожить достойную жизнь и совершить Поступок; и чтобы потом, когда человек «присоединится к большинству» - когда он будет взят из этого мира, чтобы Слово было сказано о нем.
Больше ничего нет, все что кроме – прах, все остальное предназначено только для того, чтобы не прерывалось Слово, ибо со Слова все началось, Словом и закончится.

Притча о тверских виноградарях

Я уже заканчивал это свое правдивое повествование, уже почти написал этот «Эпилог», но меня никак не покидало острое чувство незавершенности сделанного – меня не оставляли мысли о том, что нет у меня информации о всех Виноградовых из этого уголовного дела – в какой степени они являются между собой родственниками, и являются ли?
Их пятеро: один убивал, другой - лжесвидетельствовал, остальные - незаконно освобождали убийцу от уголовной ответственности и глумились над потерпевшими.
Вот список:
- Виноградов Эдуард Викторович, просто бандит, г. Калязин, дважды судим;
- Виноградов Игорь Васильевич, лжесвидетель, г. Калязин;
- Виноградов Юрий Николаевич, майор юстиции, старший следователь РОВД, г. Калязин;
- Виноградова Н.Н., прокурор Тверской областной прокуратуры;
- Виноградов Олег Николаевич, заместитель прокурора Тверской области по следствию.
Я разговаривал с многими людьми и в Калязине, и в Твери; и хотя я никому, кроме как 16 мая 2000 года в приемной Тверской областной прокуратуры, не задавал прямо вопрос о том, являются ли родственниками тверские прокуроры Виноградовы и калязинский следователь с калязинским бандитом, я думаю, что если бы мне положено было получить эту информацию (если таковая вообще имеется), то она бы до меня дошла. Если не дошла, значит – это неважно, родственники они или нет.
И я так думал даже после того, как нашел на сайте города Калязина (существует и такой сайт) сведения о том, что «Наиболее крупными предприятиями в конце XIX – нач. XX вв. были сапоговаляльные фабрики Виноградова в с. Поречье (90 чел. рабочих с годовым производстваом 45 тыс. пар валенок) и Кубышкиных в д. Василево (85 чел. Рабочих с годовым производством 34 тыс. пар валенок)». Село Поречье находится от Калязина недалеко – всего в 20 километрах. Так что не исключено, что заводчик Виноградов перебрался из Поречья в Калязин, а оттуда и в Тверь.
Ну и что? Ну, расплодились от предпринимателя Виноградова сегодняшние калязинские и тверские Виноградовы? Это, конечно, не мало – это допускает возможность их родственных связей, но – это все не то. Этого недостаточно для того, чтобы об этом рассказывать.
Ответ на этот свой долго сидевший занозой вопрос я нашел там, где найти никак не ожидал.
Я уже говорил о том, что с июля 1996 года я стал почитывать библию. В этой старой книге кое-что мне становилось со временем понятно, но одна притча из Евангелия никак не усваивалась. Я читал и перечитывал ее много раз, ничего не понимал, и, оставляя ее разбор на будущее, шел дальше. Вот эта притча.
Притча о винограднике и виноградарях (Мф.21:33)
Выслушайте другую притчу: был некоторый хозяин дома, который насадил виноградник, обнес его оградою, выкопал в нем точило, построил башню и, отдав его виноградарям, отлучился.
Когда же приблизилось время плодов, он послал своих слуг к виноградарям взять свои плоды; виноградари, схватив слуг его, иного прибили, иного убили, а иного побили камнями. Опять послал он других слуг, больше прежнего; и с ними поступили также. Наконец, послал он к ним своего сына, говоря: постыдятся сына моего. Но виноградари, увидев сына, сказали друг другу: это наследник; пойдем, убьем его и завладеем наследством его. И, схватив его, вывели его вон из виноградника и убили. Итак, когда придет хозяин виноградника, что сделает он с этими виноградарями? Говорят Ему: злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои».

Потом, спустя годы, когда прошло время и когда, наверное, уже стало пора, в другой книге - современного автора - я прочитал толкование этой притчи: виноградник – вся земля, хозяин виноградника – Всевышний, виноградари – предавшие Всевышнего фарисеи и саддукеи; слуги хозяина – пророки, посланники Всевышнего, предупреждающие и осуждающие «виноградарей»; сын хозяина виноградника – Иисус Христос.
И я все понял. И удивился: до чего все, оказывается, просто, и красиво, и больно, и бесповоротно: Наталья – один из посланников Всевышнего к виноградарям. «Вы за все заплатите до копеечки», трижды она выкрикнула им. И была убита именно за это.

Потомок витязей

Как-то поздней осенью 2002 года, около восьми часов утра у меня дома, когда я уже собрался выходить на работу, раздался телефонный звонок - незнакомый женский голос назвал мои имя и фамилию. Оказалось, звонила Елена Александровна Черненко - дочь Александра Аркадьевича Черненко, старшего (сводного) брата моей жены. Раньше мы с ней никогда не встречались. Она работала, как выяснилось позже, преподавателем в Абаканском университете, в Москве была в командировке. Договорились о встрече. Вечером встретились у станции метро Белорусская-кольцевая. Елена Александровна оказалось невысокой стройной молодой женщиной лет тридцати с восточным типом лица. Когда мы втроем (она, я и сын) сидели у нас дома за ужином, разговаривали, я заметил, что она как-то слишком внимательно разглядывает лицо моего сына. Но не обратил на это особенного внимания. Вечером я ее проводил до квартиры, в которой она снимала комнату, и мы договорились о том, что, когда ей настанет время уезжать из Москвы, я ее провожу - посажу на поезд. Через несколько дней я приехал, прихватив с собой побольше семейных фотографий, которые могли бы быть для нее интересны. Перед отъездом посидели за столом вместе с хозяйкой квартиры – вдовой отставного армейского генерала. Разглядывали фотографии. Увидев одну очень удачную фотографию сына, Елена Александровна попросила отдать ее ей - на память. Только теперь я вспомнил, как она внимательно разглядывала лицо Николая у нас дома, и прямо спросил ее о причине. «У меня есть младший брат Евгений – он старше Николая на пять лет, - они очень, очень похожи», - ответила Елена Александровна.
Стали разбираться, откуда могло пойти сходство. Пришли к тому, что общим предком по мужской линии у того и другого был их прапрадед Николай Витязев, иркутский художник. До революции, еще в 19-м веке, за особые таланты он был отправлен на казенные деньги учиться в Москву, вернулся, много работал, у него был большой дом, большая семья - шесть сыновей и три дочери. В тридцатые годы прошлого века пять его сыновей из шести были уничтожены. В семье не осталось ни одной картины. Мне довелось быть знакомым с его дочерью - Еленой Николаевной Витязевой, бабушкой моей жены Натальи.
Мысль невольно устремляется туда, в глубину веков: как досталась роду такая фамилия - Витязев? За какие заслуги? Такая фамилия не дается завистливым соседом. Такая фамилия дается либо всем миром, либо жалуется знатным человеком - тем, кто имеет на это право. Жалуется не за долгий полезный труд на благо державы, жалуется за подвиг. Жалуется посмертно. В тридцатые годы прошлого века мужчин этого рода вырезала власть – те же самые прокуроры. Но кровь осталась в женщинах.
Как-то мы разговорились с женой о том, сколько нам доведется жить на этом свете. "Коля! - сказала жена, - В отношении меня можешь быть спокоен: у меня с генами все в порядке - минимум, девяносто лет", - и показала фотографию трех своих совершенно древних бабушек.
Вот и доскакал тот древний витязь до наших дней, добурлила его кровь до третьего тысячелетия.
И невольно задумаешься – что правильнее: уйти от мира в пустынь, построить скит и в нем молиться, чтобы потом (как это вышло с основателем калязинского монастыря боярским сыном Матфеем Кожиным – святым Макарием) на этом месте вырос монастырь, и чтобы сотни лет в нем молились монахи, цари и простолюдины, но чтобы, в конце концов, этот монастырь был разрушен своими отошедшими от Бога потомками и затоплен), или, не испугавшись разбойников, обнажить свой меч, как тот древний сибирский Витязь - неведомый предок моей жены Натальи?

В Ветхом Завете есть "Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова". В этой книге, как сказано в предисловии к ней, написано «нечто, относящееся к образованию и мудрости, чтобы любители учения, вникая в эту книгу, еще более преуспевали в жизни по закону». Любой абзац в этой книге - как алмаз. Кажется, дай каждому прочитать эту книгу, и наступит "эра милосердия". Кабы не одна в ней фраза: «С отважным не пускайся в путь, чтобы он не был тебе в тягость; ибо он будет поступать по своему произволу, и ты можешь погибнуть от его безрассудства».
Возможно, эта «премудрость» годится для какого-нибудь другого народа, Россия с такой «премудростью» погибнет.

Холодным осенним вечером 7 октября 1995 года мы с друзьями, собравшись в нашей деревне, «закрывали сезон» - выпивали, разговаривали, спорили (в те времена, впрочем, как и теперь, было о чем поспорить), - прощались до будущей весны. Когда настала ночь, а бодрящего напитка оставалось совсем немного, по призыву Натальи все решили ехать на реку - допить последнее после купания в Медведице. До реки – недалеко. Приехали, на берегу - ночь, холод, сырость, в реке - ледяная вода. Наталья первая разделась, бухнулась в воду и быстро уплыла из освещенного фарами машины светлого круга на темной воде - пропала в черноте ночи. У меня не было выбора - я поплыл вслед за ней: мало ли что могло с ней случиться там, в темноте. Тридцатипятилетний здоровяк-бухгалтер Сергей Воронин, в молодости кандидат в мастера спорта по футболу, осторожно окунулся возле берега, а его брат Александр Воронин, подполковник милиции, еще более здоровый бугай, сославшись на простуду, в своей телогрейке так и не вылезал из машины.
Я часто думаю, чем бы все закончилось, не выкрикни Наталья трижды тем двоим бандитам с "попутчицами" ночью на большой дороге "Вы за все заплатите, до копеечки!". Но знать этого не дано, потому что не судьба. Да и не могла она промолчать, потому что был нарушен Баланс.
Отважных никогда нельзя оставлять в одиночестве, потому что за этим приходит смерть нации. Потому что в этом случае выживут и расплодятся одни мальковы и виноградовы, и все остальные из составленного вами списка.
И некому и не о чем, да и не для кого будет сказать Слово.

Путь к свету

На протяжение всего повествования в дальнем уголке моего сознания ждало своей очереди одно имя - имя моего друга. Я даже один раз его упомянул, когда рассказывал о том, как я ехал на своей «Таврии» с Преображенской площади мимо Электрозаводской улицы после того, как я подвез адвоката Муратова прямо к дверям суда на улице Девятая рота. Но эта тема не ложилась в повествование, и я с глубоким сожалением отказался от этой мысли. Но без него все-таки никак не получается. Это имя – Миша Цветков. Мы вместе работали на заводе «Цвет» в цехе оптических изделий, я – возле компьютеров, Миша – оптиком-технологом. Он был старше меня ровно на десять лет (мне тридцать, ему - сорок), но мы, как только он пришел в наш цех, почти сразу подружились. Это был 1978 год. Мы оба были неженаты. Мы оказались, что называется, «родственными душами». Позже я узнал, что Миша был сыном бывшего генерального директора нашего объединения «МЭЛЗ», пришедшего с войны генералом, - Цветкова Григория Михайловича.
Мишины родители тогда уже умерли, а он навсегда остался сиротой: дырявые носки, мятый костюм, немытые густые длинные черные волосы, потерянный взгляд. Но мы с ним азартнее всех из нашего цеха, как мне сейчас кажется, играли в футбол и в городки на площадке возле завода, и в настольный теннис, и в шахматы - на работе и у него дома. С получки любили ходить по ресторанам. Миша был один раз женат, но разведен. Когда я его спрашивал, почему он снова не женится: сорок лет – не тридцать, он всегда отвечал одними и теми же словами: «Видно, не там я плаваю – не могу никого найти. Все от меня все время чего-то хотят».
Миша жил в шикарной по тем временам квартире в самом центре – в Архангельском переулке, возле Мясницкой улицы (в те времена – улицы Кирова). В одну из комнат этой квартиры он прописал своего старшего брата – морского офицера, капитана первого ранга, с женой и дочерью-инвалидом, до получения им своего жилья от Министерства обороны. Хорошая по тем временам подмосковная дача была оформлена на его старшую сестру. Его брат и сестра между собой не ладили.
Два раза у Миши дома я видел его друзей – они мне не понравились. Позже я узнаю, что один из них, обложив Мишу своими женщинами, нацелится на его квартиру. С одной из них Миша заключил зачем-то фиктивный брак, другая якобы от него забеременела и была уже на третьем месяце.
Я как раз в то время только ухаживал за Натальей - своей будущей женой. Мы часто проводили время вместе – Наталья с подругами и я с Мишей. Нам было весело. Помню, как Наталья, отбивая такт ладошками по краешку стола, пела нам модную тогда, и часто исполняемую сейчас на «Радио-ретро» песню, в которой были слова: «На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу. А я стою и сердце замирает, и ничего поделать не могу». Потом мы с Натальей из-за чего-то, не хочу вспоминать, повздорили, и долго не виделись. А Миша встречался с ее подружками. Как-то раз, буквально в канун Нового 1979 года, на работе он мне серьезно, как старший младшему (чего между нами до тех пор не было), сказал, что лучше Натальи мне девчонку не найти, потому что лучше не бывает. И что мне пора жениться. Это были последние слова, какие я от него услышал.
Через несколько дней, уже после Нового года, в начале рабочего дня начальник нашего оптического производства Николай Николаевич Паршин вдруг объявил по громкоговорящей связи срочный внеочередной сбор начальников участков. Собрались. Он объявил: «Сегодня рано утром, у себя дома из охотничьего ружья застрелился Миша Цветков. Двое из нас должны съездить к нему домой – выяснить обстоятельства, предложить родным помощь». Я помню, как я, единственный из всех, тогда закрыл руками лицо и упал на стол. Я всю жизнь считал себя очень сдержанным. Заикание учит сдерживаться. Второй раз в жизни такое же случится со мной на Селезневской улице 13 мая 1997 года, накануне первого слушания в Калязинском суде, когда я собью машиной человека.

Решено было послать, конечно же, меня. Со мной поехал Анатолий Ильич Кобяков, пенсионного возраста мастер оптического участка. Приехали. В знакомую квартиру нас впустил Мишин старший брат – высокий солидный пятидесятилетний мужчина в форме капитана первого ранга. Внешне – ничего общего с Мишей. Зачем-то провел в Мишину маленькую спальню и показал залитую кровью кровать. На этой кровати мы с Натальей один раз спали, когда как-то раз слишком долго засиделись у Миши на пирушке. Я обратил внимание на знакомую стоящую на углу письменного стола вскрытую полиэтиленовую упаковку на сто патронов мелкой дроби к ружью двенадцатого калибра. Раньше я получал патроны в своем охотничьем обществе для стрельбы на стенде. Эту сотню патронов Мише дал я. Из пачки был изъят только один патрон.

Потом этот человек – Мишин брат - рассказал нам, что произошло: утром он услышал выстрел, вбежал в Мишину комнату, увидел его на кровати, а ружье на полу, схватил зачем-то ружье и с ним выбежал из комнаты. Зачем он нам это все рассказывал? Чтобы объяснить наличие отпечатков своих пальцев на ружье? Чтобы объяснить, что имело место именно самоубийство, потому что рано утром мало кто заканчивает счеты с жизнью? Не знаю. Я думал о своем: если бы я не отдал эту сотню патронов Мише, этого могло бы и не случиться: ружей у Миши от отца осталось много, а вот патронов, видимо, не было. В тот вечер после работы я поехал с этой тяжелой вестью к Наталье, и с тех пор мы не расставались.

МЦИ при ЦБ РФ и роман "Мастер и Маргарита"

Но рассказал я про Мишу Цветкова не для этого. С моим другом Мишей Цветковым, как и с Саней Горошко, тоже оказался связан известный роман Михаила Булгакова.
Я давно уже почти ничего не читаю – не интересно, но этот роман все последние годы я с восторгом читал и перечитывал регулярно. Он всегда лежал на моем рабочем столе. И вот сейчас, открыв его зачем-то в очередной раз, я вдруг снова увидел на первой странице полуформатного посевовского издания дарственную надпись: «Другу моего любимого брата 17.07.79 г.» подпись». Эту книгу мне подарила Мишина сестра в тот день, когда мы хоронили урну с его прахом на могиле их родителей.
Меня притягивал к себе этот роман. Я даже когда-то про себя один раз назвал его великим. Это было в той, другой – ветхой жизни, в которой я не знал, что такое вера, и что такое предательство, что может делать любовь и на что способна ненависть. Но совсем недавно я вдруг понял, что нет, не великий это роман. Об этом я уже  где-то говорил. И, конечно, Всевышний послал мне тому подтверждение: я нашел в интернете научный труд Альфреда Баркова – самый полный анализ, какой только можно себе представить, романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Я на одном дыхании дважды прочитал эту замечательную работу.
Прекрасно! Почти все встало на свои места. В ней, этой работе, Альфред Барков самым подробнейшим образом раскрыл смысл самых мельчайших деталей, самых тончайших намеков писателя на свое время. Не зная этих подробностей, нет никакого смысла читать этот роман, но после того как узнаешь эти самые подробности – читать роман нет больше и желания. Почему?
Оказалось, что в своем романе Михаил Булгаков зашифровал все свое время, и зашифровал так, чтобы обыкновенный читатель никогда ни о чем не догадался (отсылаю читателя к работе Альфреда Баркова «Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Альтернативное прочтение» http://m-bulgakov.narod.ru/master-94.htm).
В этом научном труде А. Баркова добросовестно изложена система ключей, которую использует писатель Булгаков в своем труде писателя-шифровальщика. Но есть кое-что, ускользнувшее от внимания почтенного автора.
Купание обезумевшего Ивана Бездомного в Москве-реке с иконкой в руках не может не символизировать крещения Руси, а то, что Иван в результате этого "крещения" остался, простите, без порток, не может не говорить об отношении к христианству самого писателя Михаила Булгакова.
Еще красноречивее сцена, в которой Иешуа (через Левия Матвея) просит сатану убить (взять с собой) Мастера и Маргариту. Иными словами, говоря сегодняшним газетным языком, Иешуа «заказывает» главному злодею двух его подчиненных (что Маргарита ведьма - понятно каждому, а про Мастера можно сказать, что он такой же, потому что принял их правила игры - он ни разу не перекрестился сам и не то что не пытался, а даже не подумал перекрестить никого из круживших вокруг него нечистых). И проходит эта сцена как раз накануне самого светлого праздника у православных - накануне Пасхи. При этом Воланд почему-то эту просьбу своего антипода Иешуа великодушно исполняет. А может - не великодушно, а послушно? Где здесь у писателя Булгакова зло и где добро? Добро, как всем стало уже, слава Богу, понятно, у Булгакова - в зле. Но тогда, выходит, не надо противиться злому (в том числе и в душе), и тогда трусость перед злом - не трусость, а благодеяние. И тогда можно простить убийцу-прокуратора, а заодно и себя со своей трусостью.
Да, кое-что все-таки упущено дотошным исследователем Альфредом Барковым.
Стыдливо также умолчал Альфред Борков о некрасивом приколе Михаила Булгакова над поэтом Владимиром Маяковским (во время посещения Иваном Бездомным квартиры номер 47: "За одной из дверей гулкий мужской голос в радиоаппарате сердито кричал что-то стихами").
Да и как об этом скажешь, если знаешь, что знаменитое сожжение Булгаковым своих рукописей состоялось незадолго до смерти Владимира Маяковского?; да и как об этом скажешь, если знаешь, что знаменитый звонок Сталина Булгакову состоялся как раз на следующий день после похорон Владимира Маяковского, если чувствуешь, что разрешение жить было получено Булгаковым только благодаря смерти Маяковского?
17 апреля 1930 года Маяковского хоронила вся Москва. К этому событию был приурочен совместный экстренный выпуск "Литературной газеты" и "Комсомольской правды" - можно сказать, что хоронила вся страна. А на следующий день, 18 апреля 1930 года состоялся знаменитый телефонный разговор между Сталиным и Булгаковым. Об этом телефонном звонке из Кремля немедленно заговорила вся интеллигентская Москва, заговорили о том, какой хороший и добрый Сталин. А Булгаков потом всю свою оставшуюся жизнь будет мечтать об обещанной ему Сталиным личной встрече. И, не дождавшись, перенесет ее в последние сцены своего последнего романа.
Сталину, конечно, было начихать на жизнь писателя Булгакова. Ему нужно было показать хорошего и доброго себя в условиях совершенно неожиданной реакции общества на "самоубийство" поэта Владимира Маяковского. Ибо - трусость. И лично для писателя Булгакова добро действительно оказалось в зле. Что он потом с благодарностью, если не с благоговением, и отразил в своем последнем романе.
Да, некрасиво как-то получилось у инженера-исследователя Альфреда Баркова. Не договорить - не значит соврать? Очень не хотелось писать Альфреду Баркову о трусости писателя.
Да и у кого из благополучных повернется язык обвинить писателя в трусости? Не имеют права. Зато это право есть у казненных, у превращенных в лагерную пыль. Владимир Маяковский, столкнувшись как-то на Пушкинской площади у дверей магазина с Осипом Мандельштаммом, молча проводил его взглядом, и потом восторженно произнес: "Россия, Лета, Лорелея".
Нельзя не согласиться с тем, что уничтожение своих рукописей при любых обстоятельствах очень напоминает самоубийство. А самоубийство – самый тяжкий грех. По той причине, что совершившему такое уже не дано вымолить прощение. Но главное в том, что самоубийство – высшая форма неверия в Бога, что самоубийца – добыча сатаны.
Горящая рукопись (при условии, что в ней написана правда) фактически представляет собой процедуру уничтожения правды, что аналогично распространению клеветы, аналогично трусости. И сатана не всесилен. Он может восстановить из пепла только ту рукопись, которую сам же и уничтожил, только ту рукопись, которую сжег трус.
Как любят у нас вставлять и к месту, и не к месту сатанинское изречение из романа Булгакова «рукописи не горят». С каким восторженным придыханием и показной многозначительностью повторяют эти бесовские слова, придают им якобы божественное происхождение и звучание.
На самом деле рукописи не горят не потому, что сатана может восстановить их из пепла. Рукописи не горят совсем по иной причине – просто автор, если то, что он написал, является его правдой, свои рукописи никогда не сожжет. И не потому, что этот автор какой-то герой. А потому, что у него и мысль не шевельнется о том, что рукопись можно сжечь. Из-за того, что в рукописи правда, а в сердце – вера. Разве можно себе представить сжигающими (из трусости) свои рукописи Пушкина или Лермонтова, Льва Толстого или Владимира Маяковского? И вовсе не потому, что это было бы ниже их достоинства – что все они принадлежат дворянскому сословию. Сергей Есенин не был дворянином; он был убит в 1925 году – это был подготовительный шаг к началу уничтожения зажиточного крестьянства, к началу коллективизации – Есенин не смог бы промолчать. Все они были истинными поэтами, все они были воинами духа.
А весь этот роман "Мастер и Маргарита" – осанна сатане. И совершенно не случайно, что воспевший ее Михаил Булгаков является плотью от плоти сословия священнослужителей: оба его деда – по отцовской и по материнской линии – были священниками, а отец – профессором духовной академии в Киеве. Это прямо указывает на совершившийся факт разложения сословия православных священнослужителей и их прямой вины в том, что произошло и происходит с Россией.

Нет, этот роман, конечно, не великий. Это гнилой роман. И несет от этого романа тиной и болотом. И серой. И никогда по этому роману, как бы ни старались несчастные режиссеры и актеры, не будет создан истинно художественный фильм, потому что в жизни есть только два пути – либо к свету, либо во тьму; потому что движение к свету, то есть борьба со злом, никого и никогда не приводило, как это случилось в романе с Мастером, к утопающему в цветах и виноградниках маленькому уютному домику у теплого моря.
И потому, что никого и никогда не согреет отраженное осколками стекла разбитое вдребезги солнце.
И дорога черным силам зла – Воланду и его подручным – лежит в пустую бездонную пропасть – туда, где никогда не бывает света; а вместе с ними – и пятому прокуратору Иудеи, всаднику и трусу Понтию Пилату, вместе с закончившим свою поганую жизнь в петле предателем и, конечно же, тоже трусом, Иудой Искариотом. Ибо трусость, как справедливо было сказано, самый тяжкий порок.
А путь к свету - это путь отважных. Их путь лежит через созвездие Весов туда,
куда давно уже ушли Великий князь Александр Невский с князем Дмитрием Пожарским и земским старостой Козьмой Мининым,
куда ушел освобожденный наконец из многолетнего заточения, но не низложенный объединитель земли русской великий патриарх Никон,
куда ушел вслед за ним его вечный враг, ставший после смерти патриарха ненужным власти и потому сожженный ею в срубе старовер протопоп Аввакум,
куда вот уже несколько столетий скачет с обнаженным мечом, возмущенный нерешительностью соратников, остывающий от праведного гнева предок моей жены Натальи древний сибирский Витязь,
куда твердой поступью с крепким посохом ступает великий старец с развевающейся от солнечного ветра могучей бородой граф Лев Николаевич Толстой,
куда идут беззаботным прогулочным шагом, перекидываясь словами, наши казненные поэты – Пушкин и Лермонтов, Есенин и Маяковский,
куда летит на взбесившемся паровозе измазанный машинным маслом, погибший при исполнении служебных обязанностей, машинист шестого участка тяги Брест-Литовской железной дороги Петр Гурский,
куда идут со своими гитарами Александр Галич, Владимир Высоцкий и Виктор Цой,
куда на "самом полном", словно по водной глади, скользит на своем противолодочном корабле "Сторожевой" капитан третьего ранга Валерий Саблин,
и куда галантно ведет под руку щеголяющую в новой матроске мою жену Наталью одетый в строгий черный костюм с бабочкой окружной прокурор Нового Орлеана американец Джимми Гаррисон.
Он наверняка рассказывает ей только ему одному известные, но не доказанные им в суде факты из материалов уголовного дела по убийству тридцать пятого президента США Джона Фитцжеральда Кеннеди, а она его перебивает, и, артистически жестикулируя, пытается ему объяснить, что жизнь – это оборотно-сальдовая ведомость, где преступление и наказание – это обороты по кредиту и дебету, а входящий и исходящий остатки – это любовь. Но любовь не какого-то одного человека, а вся, всеобщая. Вот только нужно решить вопрос: в каких единицах измерять добро и зло, в каких – преступление, в каких – наказание, и в каких – любовь. Какой простор для программиста! С чего начать - понятно: открыть балансовые счета с названиями – грубость, гордыня, жадность, жестокость, зависть, злоба, лень, лжесвидетельство, наглость, неблагодарность, обжорство, пьянство, подлость, похотливость, предательство, самодовольство, трусость, хамство, хитрость, холуйство. И другие счета – с противоположными названиями. Там – по дебету, здесь – по кредиту. И тогда можно будет написать программу и считать все, что происходит там, на Земле - можно считать Баланс.
- А для этого там, где нас ждут, мы с вами создадим МЦИ при ЦБ РФ, в котором я буду программистом, а вы - экспертом, - скажет Наталья прокурору Гаррисону. - И мы сделаем эту программу, это просто. Главная проблема - в создании базы данных.
- А что это такое - МЦИ при ЦБ РФ? - спросит с улыбкой американский прокурор русского программиста.
- Межрегиональный центр информатизации при Царстве Божием по Российской Федерации! Как, звучит?
- Звучит хорошо, но, я думаю, что там, куда мы идем, нечто вроде этого уже существует.
- Может и существует, - ответит Наталья прокурору Гаррисону, - но только что-то мне не нравится, как они там работают. Там нужна свежая кровь.
Идея предложенного Натальей Баланса заинтересовывает окружного прокурора Гаррисона, но он, предварительно спросив разрешение и надев на голову широкополую ковбойскую шляпу (чтобы скрыть свой потеплевший взгляд), придумывает хитрый вопрос: почему, чем упорнее он занимался расследованием одного преступления - убийства Джона Кеннеди, тем больше и больше совершалось преступлений вокруг него – были убиты десятки свидетелей? В чем здесь состоит любовь, если ему не удалось доказать в суде присяжных участие в заговоре против президента Кеннеди агента ЦРУ Клея Шоу, и если положительным результатом его работы по этому делу можно считать только то, что Конгрессом США было проведено повторное расследование, в результате которого было признано возможным существование заговора в убийстве президента Джона Кеннеди?
«Что здесь входящий остаток, а что – исходящий? И что – оборот по дебету, а что – по кредиту?» - спросит мою жену американский прокурор Джимми Гаррисон. «Получается, что чем более ты стремишься к правосудию, тем больше преступлений совершается, тем больше открывается зла? И можно ли, исходя из этого, назвать правосудие стремлением к добру? И где здесь любовь? И если к правосудию не стремиться вовсе, тогда что же, не будет и зла? Ни зла и ни добра? И не будет ли это каким-то еще неведомым нам балансом?».
Фактически прокурор Гаррисон задаст Наталье тот самый вопрос, который в известном романе задавал Левию Матвею, сидя на складном табурете, одетый в черную судейскую сутану напыщенный и глупый Воланд - там, возле ротонды, на каменной террасе одного из самых красивых зданий Москвы: «Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла...?». Этот несчастный Воланд никогда, конечно, не видел божественного лица матери, кормящей грудью младенца; ему, конечно, не дано понять, какое это счастье - смотреть, как самостоятельно ест твой маленький ребенок; и он, надо полагать, по своей тупой ограниченности не догадывается, что, если бы не существовало зла, то все дети Земли могли бы всю свою жизнь бежать туда, где красиво.
Я за Наталью спокоен. Она, конечно же, по достоинству оценит юмор окружного прокурора Нового Орлеана Джимми Гаррисона. Наталья умеет говорить. Я помню лица наших ребят, когда, сидя в теплой компании за столом, она брала слово. Как на этой фотографии Натальи с сослуживцами. Я знаю: Наталья найдет, что ответить прокурору-американцу. Она наверняка скажет о том, что любовь, конечно же, не в наказании, а в отсутствии трусости при стремлении к правде. И прокурор Джимми Гаррисон, конечно же, с ней согласится.
И оба они, два крупных, красивых, свободных человека, долго-долго - во веки веков - будут идти, беседуя и улыбаясь друг другу, по золотым лучам живого солнечного света туда, откуда они и были посланы на эту Землю.
Аминь.

Песня Владимира Высоцкого "Баллада об уходе в рай"